Раушан-дилан (перс.-тадж. «Чистые сердца») — таджикский персоязычный полуподпольный кружок практикующих мусульманских учёных и мистиков, группировавшихся вокруг поэтов Мирзы Латифа (1902–1967) и Муллы Шарифа (1906-07–1995) в г. Кулябе, центре историко-культурного региона Хатлан на юге Таджикской ССР, между концом 50-х и началом 90-х гг. XX в. Известен также под названием Джаван-ша‘иран («Юные поэты»). История Р.-д. показывает, как начиная с середины 50-х гг. под влиянием недавно освободившихся из ГУЛАГа деятелей исламской культуры менялись традиционная интеллектуальная сфера общения и литературные практики персоязычной Средней Азии. «Чистые сердца» также испытали общее влияние обстановки в СССР позднего периода развития советской цивилизации. Советское влияние особенно заметно в связях кружка с таджикским Союзом советских писателей и в чтении его членами академических исследований советских ориенталистов. Устроенный согласно нормам традиционных мужских союзов (гаштак), следуя мистическому учению накшбандийи и чиштийи, Р.-д. стал символом культурной преемственности региона Хатлан и в целом Таджикистана ХХ столетия. Характерной чертой кружка было участие в его собраниях некоего Муллы Гулама (ок. 1878 — 1978), выдающегося представителя афганского этнического меньшинства и статусной группы «рапсодов» (каввал) — исполнителей классического эпоса и исламских священных панегириков — вероятно, цыганского происхождения.
Основные сведения о происхождении и истории Р.-д. собраны в ходе опросов в Кулябе в 2005–2008 гг., дополнены сведениями из мемуаров и литературных антологий, изданных в Кулябе на рубеже XX–XXI вв. Согласно этим источникам, начало деятельности Р.-д. было положено местным поэтом и каллиграфом Мирзой Латифом после его освобождения из заключения в ГУЛАГе, где он находился в 1937–1948 гг. Поддерживая отдалённые связи с Союзом писателей Таджикской ССР, принявшим его в свои члены в 1959 г., но постоянно отказывавшимся публиковать его стихи, Мирза Латиф работал в классических жанрах персидской поэзии, в особенности вариациях (тазмин, араб. тадмин) произведений Хафиза, Са‘ди, Джами и Бедиля. Он также следовал местной традиции персидской поэзии в том виде, как она сложилась в Центральной Азии с XVI в., прежде всего дидактическим стихам Саййида Насафи (ум. между 1707 и 1711 гг.) и Джаухари Истраушани (1860–1945). В тематическом репертуаре его поэм присутствует упование на Божественную волю (таваккул) как понятие, используемое в современной ханафитской юриспруденции и учении братства накшбандийа для оправдания приспособления мусульман к неисламскому правлению. Именно это понятие и общее отрицание вооруженной борьбы (джихад-и сагир) мусульман против советской власти занимали центральное место в правовом учении Маулави Хиндустани (1892–1989), которое он распространял в ограниченной аудитории в Душанбе, будучи наиболее влиятельным из незарегистрированных ханафитских ‘улама’ и комментаторов Корана (муфассир) в послевоенной Средней Азии. Его лекции регулярно посещал другой из двух несомненных лидеров (сахиб) «Чистых сердец» — Мулла Шариф после освобождения из ГУЛАГа, где он провёл два срока (в 1934–1944 гг. и с января 1951 г. по ноябрь 1955 г.). (В 1989 г. Мулла Шариф посвятил памяти скончавшегося учителя элегию [марсийа], в которой благодарил его не только за обучение кораническим наукам, но и за его общую роль передатчика исламской культуры в целом.)
Между 1947 г. и его вторым арестом в 1951 г. Мулла Шариф учился также в мадрасе Мир-и ‘Араб в Бухаре, открывшейся в послевоенные годы. После второго освобождения и возвращения в Куляб, подобно сотням вернувшихся из лагерей советских мулл, он получил работу сторожа на заводе и использовал эту возможность для преподавания в нелегальной худжре и выполнения религиозных обрядов. Будучи незарегистрированным имамом при культовом комплексе Мир Саййид ‘Али Хамадани в Кулябе, наиболее почитаемом центре паломничества (мазар) в Хатлане, он в немалой степени способствовал возрождению и передаче традиционной исламской религиозно-мистической культуры молодому поколению «Чистых сердец». Характерно, что обучение в мадрасе Муллы Шарифа и изучение с Маулави Хиндустани таких классиков персидской поэзии, как Са‘ди и Бедиль, постоянно обогащалось чтением академической востоковедной литературы, в частности классической монографии о персидской суфийской литературе Е.Э.Бертельса (1890–1957), ведущей фигуры в этой области в ленинградской школе академической ориенталистики. Как выходцы из религиозных семей сельской периферии Куляба Мирза Латиф и Мулла Шариф имели репутацию не только носителей традиционной культуры мадрасы, их почитали также за личные таланты в «украшении собраний» (махфил-ара). Согласно многочисленным свидетельствам, оба были одарены умением вести беседы (хуш-чакчак) и обладали исключительно богатым словарным запасом (лугат-дан), почитались они и за способность «врезать в сердца забавные истории» (латифа-тараш). Как знатоки репертуара суфийской литературы оба они с презрением относились к мирским делам. В отличие от многих литературных собраний довоенного периода, заседания кружка «Чистых сердец», похоже, не носили строго религиозного содержания во избежание столкновений с милицией и цензурой. Сам Мулла Шариф, очевидно, избегал любого вида публичной деятельности до самого конца советского периода. Он не допускал в свою личную библиотеку даже близких родственников. Подобные предосторожности не помешали Мирзе Латифу стать прославленным среди сверстников, чуть ли не святым, после смерти. (Посмертная устная традиция приписывает ему способность встречаться в снах с пророком Мухаммадом.) Мулла Шариф благодаря обучению в Бухаре пользовался глубоким уважением как исламский учёный (‘алим) и декламатор Корана (хафиз-и Кур’ан), а также за владение танбуром и дутаром, двумя струнными инструментами, игре на которых он обучался во время учёбы в Мир-и ‘Араб.
Созданный на рубеже 50–60-х гг. кружок (махфил), или литературная школа (мактаб) «Чистых сердец», как правило, собирал до дюжины участников в ночь на субботу. Собрания проходили поочередно в домах каждого из его членов в соответствии с правилами традиционных мужских союзов. Несмотря на исключительно квиетистский характер, кружок не раз запрещали по обвинению в занятии незаконной религиозной деятельностью, что заставляло его членов соблюдать крайнюю осторожность. Однако к концу советской эпохи он собирал до двадцати человек, включая молодёжь из Кулябского университета, на торжественные угощения (зийафатха, араб. дийафат), щедро спонсируемые покровителями из местной сельской элиты, в особенности директорами местных магазинов и боен. Члены кружка, который Мулла Шариф называл «садом познания/гносиса» (баг-и ‘ирфан), занимались чтением и комментированием персидской лирической поэзии (ши‘р-хвани, тахлил-и ши‘р), поэтическими турнирами (муша‘ара) с состязаниями в остроумии (зарафат-гуйи) и шутках (накл у шухи) в полном охвате сатиры и фантазий, свойственных в прошлом учёному сообществу Бухарского эмирата. Похожие занятия приписывают третьей важной фигуре Р.-д. — Мулле Гуламу, члену этнического меньшинства каввалей, специализировавшихся на мелкой торговле вразнос (ранг-фуруши, ‘аттари). По воспоминаниям респондентов, он был человеком большого благочестия и глубокой мистической культуры (некоторые указывают на его принадлежность к суфийскому братству чиштийа). Мулла Гулам вошёл в кружок как знаток классического эпоса и персидской лирики. Почитаемый в Кулябе за познания в коранических науках и хадисах, он часто принимал участие на похоронах в качестве чтеца молитв. Его приём в Р.-д. свидетельствует о глубоком уважении, которым каввали как община пользовались в Кулябе. Вместе с тем бесконечные шалости, которые его сверстники позволяли с ним, говорят о стигматизации этой общины.
С началом перестройки в Кулябе появились другие литературные кружки. Все они были лояльны к правящей власти, как, например, «Благожелательные» (Хайран-деш), созданные поэтом Нур ад-дином Шамсоффом (?), родственником и учеником Мирзы Латифа и Муллы Шарифа. Воспользовавшись вновь провозглашёнными религиозными свободами, Мулла Шариф встал в оппозицию к назначенному в то время кази Таджикистана Акбару Тураджан-зада (1988–1992), а впоследствии — к Партии исламского возрождения. С началом гражданской войны (летом 1992 г.) он перешёл на сторону проправительственного Народного фронта, действовавшего в Кулябе под влиянием его сверстника Муллы Хайдара. После первых военных успехов «красной» милиции таджикские СМИ стали выдвигать Муллу Шарифа как символ культурной преемственности в г. Кулябе и регионе Хатлан в ХХ столетии. Апологетическая литература о его жизни и деятельности при этом редко вспоминает о тесной связи таджикского общества Р.-д. с общиной каввалей, которая в немалой степени способствовала возрождению исламской культуры в Кулябе в течение четырёх десятилетий после десталинизации. Их обмен привёл к переоценке персидской гностической поэзии (с особым интересом к поэтам Индостана, таким как Бедиль из Дели) и к возрождению типичного для традиционных мадрас Центральной Азии юмора, а также появлению бродячей группы музыкантов и певцов, возможно цыганского происхождения, известных по всему Ближнему Востоку.
Лит-ра: St.A.Dudoignon, A.Zevaco. Sur le «Mail des Rhapsodes»: et sociabilités traditionnelles, groupes de statut, ethnies minoritaires en Asie Centrale soviétique // Asiatische Studien = Études asiatiques. 2009, Bd. 63, Нeft 2, 273–322, 2 ill.
Aриан Зевако, С.А Дюдуаньон.
