Маддах (араб., «восхваляющий в стихах», «панегирист», «рассказчик») — исполнитель народных сказаний и легенд, повествующих о царях и исламских героях, рассказчик легендарных биографий среднеазиатских религиозных авторитетов, в первую очередь суфийев. Это профессиональные проповедники ислама, осуществлявшие миссионерскую деятельность посредством исполнения художественных текстов. По своему образу жизни и деятельности они схожи с уличными артистами, музыкантами и нищенствующими дарвишами — каландарами. С последними они составляли фактически единую организацию, порой «совмещая» обе профессии. Но, в отличие от упомянутых групп, манипуляция религиозной психологией масс была основным средством заработка М. Ряд исследователей (И.Гольдциер, Вл.Гордлевский) утверждали, что М. произошли от доисламских и раннеисламских проповедников куссас (мн.ч. от араб. касс). Художественная форма проповеди была издавна широко распространена на мусульманском Востоке. В Средней Азии и Хурасане в средние века проповедники были двух категорий — «любители» и профессионалы, количество последних возрастало. При этом профессионализм М. всё больше склонялся не в сторону углубления религиозной проповеди, а в сторону наживы. И уже в конце XIX — начале XX в. основной целью М. было стремление как можно больше вытянуть денег, они превратились в уличных, отчасти политических ораторов, эксплуатировавших религиозные чувства своих слушателей — суеверной толпы. Себя они считали служителями Аллаха, а свою деятельность — богоугодным делом.
Патроном своей профессии М. признавали ‘Абд ал-Кадира ал-Гилани (ал-Джилани, 1077–1166) — эпонима суфийского братства кадирийа, себя же относили к приверженцам братства накшбандийа. В Ташкенте они были муридами шайха братства каландарийа и фактически — членами последнего.
М. не имели специального, религиозного образования, из-за чего впадали в невольное заблуждение при передаче религиозных знаний посредством художественного текста. Они ограничивались заучиванием цитат из Корана и порой искажали положения шари‘ата, подстраиваясь под политическую и социальную ситуацию в обществе и потакая толпе.
В своей практической деятельности М. использовали и доисламские традиции и элементы народных верований. Весной, во время праздника Науруз М., каландары и их ученики выезжали за город, где устраивали собрания с трапезой и молениями. Это порой вызывало гонения на них со стороны правителей среднеазиатских ханств, например в Бухаре в правление шаха Мурада (1785–1799-1800) и его сына амира Хайдара (1799-1800–1826), но при Наср Аллахе (1826-27–1860) и Музаффаре (1860–1885) М. опять появились и их численность даже возросла. В конце XIX в. среднеазиатские базары были переполнены ими.
Повествования М. назывались дастан, кисса (рассказ в стихах и в прозе), велись на языках, понятных местному населению, — персидском и чагатайском — и включали в себя фантастические жизнеописания «святых», их достоинств (манакиб) и сотворённых ими чудес, притчи, разъясняющие хадисы или отдельные положения Корана. Слушатели М. были двух категорий. К первому, узкому кругу относились правители, во дворцах которых они (или он) находились на службе. Вторая категория — простой народ, не имевший возможности самостоятельно ознакомиться с письменными художественными текстами, в частности религиозного содержания. Этим двум категориям слушателей требовались соответственно два круга литературных источников. Во дворцах правителей звучали в основном легенды о царях и их военных походах, рыцарские романы, в том числе Шах-нама, Хамза-нама. При общении с массами темы для своих рассказов М. заимствовали преимущественно из Кисас ал-анбийа’ («Рассказы о пророках»), а подспорьем служило Сийар-и шариф («Благородный образ жизни») и другие сочинения духовно-нравственного содержания. Особенно популярны были проповеди, построенные на примерах из жизни религиозных авторитетов, особенно суфийев, — Байазида ал-Бистами (ум. в 875 г.), ‘Абд ал-Кадира ал-Гилани и др. В Средней Азии М. чаще включали в свой репертуар народные повествования и легенды о местных легендарных авторитетах — Ахмаде Зинда (Жинда) Пиле (1049–1141), Машрабе (1640–1711).
Перед выступлением М. исполняли религиозно-проповеднические стихи, затем переходили к основному тексту и заканчивали его молитвой за веру и правителя. Свой рассказ М. прерывали обращением к слушателям с просьбой сделать пожертвование во имя Бога или того «святого», который послужил героем рассказа. Они разжигали в слушателях религиозные страсти и зачастую доводили их до экстаза. Затем приступали к сбору денег: во имя Бога, Пророка и всех святых просили у них имущество и деньги. Существовала своего рода такса на рассказы о «святых»: за рассказ об ‘Абд ал-Кадире ал-Гилани просили по 11 танга, о Баха’ ад-дине Накшбанде — 7, о «святом» Хизре (араб. ал-Хидр) — 3.
М. выступали в основном в городах, в местах скопления людей. Их жизнь и деятельность строились по законам своеобразных цеховых организаций. У М. сложился союз с каландарами, уличными артистами, музыкантами народного цирка, языком общения с которыми было арго (абдолтили), понятное только представителям этих профессий. М. действовали группами, старшину называли голиб (араб. галиб — «господин»). У них и каландаров был общий руководитель — шайх. Однако в отличие от религиозных организаций, руководствовавшихся исламом как таковым, М. использовали его как источник средств существования. Исполнительский и религиозный багаж они передавали через своих учеников (шагирд). Профессия М. была в основном наследственной.
М. носили светло-серые шёлковые халаты (такие халаты в Ташкенте и Фаргане носили лица высшего духовного звания).
В Туркестанском генерал-губернаторстве (1865–1917) царская администрация называла М. (наряду с ва‘изами и дивана) «базарными проповедниками», но после Андижанского восстания 1898 г. под предводительством Дукчи-ишана (1851–1898) она стала контролировать их, не без основания полагая, что они могут спровоцировать новые выступления против российской власти в Туркистане. Власти опасались М. как силу, как агитаторов, которые могли поднять народ против Российской империи. Контролю подвергся и их репертуар: поэтические и эпические произведения с жизнеописаниями мусульманских пророков власти характеризовали как «искажённые до неузнаваемости события из библейской истории по мусульманским источникам». Художественное жизнеописание пророка Мухаммада, способствовавшее пропаганде его личности, также было идеологически неприемлемым. В этой ситуации необходимо было изменить репертуар, и в своих выступлениях М. стали исполнять художественные произведения, связанные с жизнеописаниями не мусульманских пророков, а региональных святых — суфийев (аулийа) из Средней Азии. Репертуар обновился за счёт поэтических произведений Машраба и Ахмада Йасави, содержавших жизнеописания местных святых-суфийев и к тому же популярных в народе. В новых политических условиях Империи этот репертуар М. частично трансформируется.
С установлением советской власти организации М. перестали существовать. Последних М. встречали в 40-е гг. XX в. в Ташкенте (Чорсу) и Куканде (мадраса Джома). С изменением условий духовной и религиозной жизни в Средней Азии потребность в них отпала.
Лит-pa: ЦГА РУз. Ф. Н.Остроумова, № 1009. Оп. 1. Пакет 109а. Л. 3; Н.Маллицкий. Маддахи // Туркестанские ведомости. 1898, № 62; [Наливкин, Усов, Вирский, Лапин, Вяткин.] Краткий обзор современного состояния и деятельности мусульманского духовенства, разного рода духовных учреждений и учебных заведений туземного населения Самаркандской области с некоторыми указаниями на их историческое прошлое // Сборник материалов по мусульманству. Т. 1. СПб., 1899, 29–30; М.Алибеков. Домашняя жизнь последнего кукандского хана Худаяр-хана // Ежегодник Ферганской области. Скобелев, 1903, 92–93; А.Л.Троицкая. Из прошлого каландаров и маддахов в Узбекистане // Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М., 1975, 191–223; S.Kleinmichel. Halpa in Choresm und Atin Ayi im Ferghanatal. Zur Geschichte des Lesens in Usbekistan im 20. Jh. B., 2001, 117, 242, 243, 267 (ANOR 4); A.Erkinov. Le contrôle impérial des répertoires poétiques. La mise au pas des prédicateurs des maddah dans le Gouvernorat général du Turkestan (fin XIXème —début XXème) // Littérature et société en Asie centrale. Nouvelles sources pour l’étude des relations entre culture et pouvoir du XVe siècle jusqu’à nos jours / M. Toutant and G. Aitpaeva (eds.); IFEAC (Bishkek-Paris). Petra, 2015, 145–182 (CAC, 24); А.Эркинов. Исламский институт маддахов-проповедников в Туркестанском крае: идеологизация русской администрацией репертуара его проповедей (г. Ташкент, конец XIX — начало XX века) // Ars Islamica, 746–796.
А.С.Эркинов