ШAṬX̣ (мн. ч. шат̣ах̣а̄т или шат̣х̣ӣйат; от глагола шат̣ах̣а—«быть в движении», «бурлить, будучи стесненной берегами»—о воде в реке) — изречение, произносимое суфием, утратившим контроль над собой в момент мистического экстаза (ваджд). Термин Ш. мог употребляться и для обозначения самого экстаза. Исходя из значения глагола, суфийские теоретики определяли Ш. как «выплескивание» наружу чувств, овладевших душой мистика в результате видения бога (мушахадат ал-хакк), «уничтожения» в нем собственного «я» (фана’ ‘ан нафсихи), ощущения своего единства с ним (иттихад). В основе Ш. лежит мистическое переживание, поэтому он заведомо иррационален; его истинный смысл, как считали суфии и близкие к ним богословы, может быть понят и оценен только теми, кто испытал аналогичное переживание. «Непосвященные», как правило, видели в Ш. либо бессмыслицу, либо, если данное изречение противоречило общепринятым религиозным догматам, «неверие» (зандака).
Наибольшую известность приобрели экстатические изречения ал-Бистами (ум. в 875 т.), ат-Тустари (ум. в 896 г.), ал-Халладжа (ум. в 922 г.), аш-Шибли (ум. в 946 г.), Абу Са‘ида б. Аби-л-Хайра (ум. в 1048 г.) и др. Ярким примером Ш. служит историческая фраза ал-Халладжа: «Я — Бог!» (ана-л-Хакк), согласно мусульманской традиции, стоившая ему жизни и положившая начало ожесточенной богословской полемике, которая не утихала многие столетия. Другой общеизвестный Ш. принадлежал ал-Бистами: «Преславен я! О, как я велик!» (субхани, субхани ма а‘зама ша’ни). Один из многочисленных Ш. аш-Шибли звучал так: «Ваши времена кончаются, лишь у моего времени нет ни конца, ни начала!» Еще более дерзок Абу Са‘ид: «Под этим рубищем нет никого, кроме Аллаха!» Постепенная концептуализация и интеллектуализация суфийских учений сказалась на характере Ш.: он утратил былую эмоциональность и «непосредственность», стал скорее лапидарной формулировкой сути какого-либо философского положения, чем выражением истинно мистического чувства. Это особенно заметно в высказываниях суфиев — приверженцев учения о «единстве бытия» (вахдат ал-вуджуд), которые традиция все же относила к категории Ш. Например, скандальное, с точки зрения факихов, заявление знаменитого философа и суфия Ибн Саб‘ина (ум. в 1268-69 или 1271 г.): «Нет ничего, кроме бога!» (лайса илла Аллах).
Существовало несколько взглядов на экстатические высказывания. Суфии и симпатизировавшие им богословы либо предлагали отказаться от их истолкования и критики и считать их уделом «избранных» (хавасс), либо старательно пытались объяснить их в соответствии с догматами «правоверного» ислама, что приводило, как правило, к откровенным натяжкам (ас-Саррадж). Широко было распространено мнение о том, что мистик в состоянии экстаза становится рупором божества, поэтому его слова следует относить не к нему, а к богу, а значит, и ответственность за них лежит не на нем. Противники Ш. иногда рассматривали его как результат непосильных аскетических испытаний, которым подвергали себя суфии. С резкой критикой экстатических изречений выступил ал-Газали, полагавший, что они вводят в смущение простой люд, отрывают его от повседневного труда, готовят почву для смуты. Некоторые видные суфии (ал-Джунайд, Ибн ‘Араби и др.) также выступали против экстатических высказываний, считая их признаком начинающего суфия, недостойным того, кто достиг истины (мухаккик), бессмысленным и опасным разглашением высших божественных тайн.
Очень часто шатхийат встречались в поэтических произведениях, где они причудливо облекались в поэтические образы. Особенно много их в диванах ал-Халладжа, Ибн ал-Фарида, Ибн ‘Араби, Руми, в дошедших до нас стихах аш-Шибли и др.
В позднем суфизме (XIV в.) «практикующими Ш.» (шатихун) называли суфиев, сделавших радения и достижение экстатического состояния самоцелью. Они подвергались критике как проповедники вседозволенности (ибахийа).
В целом экстатические высказывания, по-видимому, были нужны суфийским проповедникам как способ привлечь внимание слушателей, разрушить стереотипы обыденного сознания, пробудить интерес к мистическим истинам, которые они проповедовали. Их можно объяснить также стремлением суфиев описать чисто личное, трудновыразимое мистическое переживание.
Лит-ра: ас-Саррадж. Ал-Лума‘, 375—409; ал-Багдади. Ал-Фарк, 246—247; ас-Сафади. Ал-Вафи, 175—177; ал-Газали. Ихйа’, 1, 32—34; ал-Джурджани. Ат-Та‘рифат, 86; Ибн Халдун. Мукаддима, 18, 79; Massignon. Essai, 108—109, 119—120; он же. Ana al-Haqq; Nwyia. Ibn ‘Abbad, Index; C. W.Ernst. Words of Ecstasy in Sufism. N. Y., 1985; L. Massignon. Shath— ShEI, 533.
А. Д. Кныш.